Золотопромышленники - Страница 4

...

Молоков и Белоносов.

Молоков (грузно садится на диван и кладет руки на стол). Ну, вот, Белоносов, теперь мы с тобой на одном положении: ты — отставной козы барабанщик, я — в проходном ряду ветром торговать… Недаром я тебя вез такую даль, милаш: первое дело — ослобоняй меня из-под вседониму.

Белоносов. Могу…

Молоков. Ах ты, судорога, не узнавши дела, да «могу». А ты слушай… Нашел бы я обвокатов в Загорье даже очень достаточно, да уж больно они у нас вороваты. Иван-то Тимофеич всех их купит. Ну, вот я и придумал, когда мне надоело под вседонимом скрываться: привезу, мол, своего собственного обвоката позубастее, да и направлю на Ивана Тимофеича… Так?

Белоносов. Могу…

Молоков. Опять вышел дурак!.. тьфу!..

Белоносов. Позвольте-с, я не привык к такому обращению…

Mолоков. Да ты дело-то слушай, ежовая голова… У всех у вас одна замашка-то: пустой колос кверху голову носит. Ну, да черт с тобой… Видишь ли, милаш, наша золотая часть совсем особенное дело: как это в писании-то говорится — «Аврам роди Исака, Исак роди Якова», а у нас: «Аврам разори Исака, Исак разори Якова»… Плут народ! Взять того же Ивана Тимофеича — человек пять разорил, начиная с Харитошки, а теперь вот меня утопил. Был у нас один становой, Краснопёров, ну, я его под пьяную руку по физимордии и черкнул… Иван же Тимофеич и научил меня, потому как сердит был на Краснопёрова. Хорошо. По старым судам меня на высидку в острог на год… У меня прииски были, капиталу за сто тысяч и вдруг! пожалуйте в острог, Тихон Кондратьич. А Иван Тимофеич меня опять и поджег: «уезжай, говорит, под вседонимом, а я все дела охлопочу… Один, говорит, купец эк-ту годов двадцать спасался!» Сдуру-то я и согласись! перевел прииски на имя жены, капитал ей передал, весь дом, а сам в бега ударился. А пока я бегал, Иван Тимофеич все за себя и перевел… Понял теперь?

Белоносов. Подлог и присвоение чужой собственности.

Молоков. Так вот ты меня сперва из вседониму выпутай, а потом добро будем ворочать назад.

Белоносов. Могу…

Молоков. А теперь, как, значит, у меня дочь на возрасте и как, значит, Иван Тимофеич приспособил ей такое приданое, я и хочу показать, каков я есть человек. По всей форме… Так я говорю?

Белоносов. Совершенно верно…

ЯВЛЕНИЕ X

...

Те же, Ширинкин (несет поднос с водкой и закуской) и Марфа Лукинишна.

Молоков (Белоносову). Вот и моя дама, законная супружница. Поглядеть на нее, так дерево деревом, а вот как обула меня на обе ноги. Я сейчас же и следствие произведу, и окружной суд, и собственноручную резолюцию… Ну, Марфа Лукинишна, наша дражайшая сожительница, подходите-ка поближе к столику. Вот мы с господином обвокатом будем водку пить, а ты нам показание делай на всей чистой совести, сколько у тебя ее осталось. А ты, Харитошка, в свидетелях… А как же мы без подсудимой скамьи, Белоносов?

Белоносов (наливая рюмку). Ничего, в экстренных случаях и без скамьи можно… (Пьет.) Это полевым судом называется.

Молоков. Нет, я окружным хочу…

Белоносов. Полевой строже окружного… ух, какая тепленькая рюмочка попалась!

Молоков (жене). Ну, ты чего там чучелом-то гороховым стоишь? Подходи к столу, а ты, Харитошка, у дверей стой…

Марфа Лукинишна (бросается в ноги мужу). Ох, родимой мой, не погуби… ничего я не понимаю, ровнешенько ничего!.. Все он, все Иван Тимофеевич, а я стара стала… глупа… (Плачет и закрывает лицо платком.)

Молоков (грозно). Будет реветь, говори толком. Здесь ведь не тиятр… ну?.. (Топает ногой.)

Марфа Лукинишна. Ох, скажу, все скажу… как на духу. Ты тогда убежал… Тихон Кондратьич, голубчик! совестно до смерти перед посторонним мужчиной. Ради Христа, ослобони ты меня…

Молоков (бьет кулаком по столу). Все врешь… Сказано: говори, как омманывала меня. Недаром же я такую даль тащил вот этого прощелыгу… (Указывает головой на Белоносова).

Белоносов. Вы забываетесь… я не позволю! (Вскакивает.)

Молоков (Белоносову). А тебя кто спрашивал, судорога?.. К слову сказано… (Жене.) Ну, милая дама…

Марфа Лукинишна. Как ты тогда, Тихон Кондратьич, сбежал с вседонимом-то…

Молоков. Не сбежал, а просто уехал… псы бегают.

Марфа Лукинишна. Ну, как ты уехал, Иван-то Тимофеич вскоре и начал захаживать ко мне. Я-то вижу, што у него недоброе на уме, а он, нет-нет, да и завернет… потом — того, начал меня сильно смущать. Говорит, что ты этот вседоним для отводу глаз на себя накинул, а сам к немкам уехал. Сейчас провалиться… ну, мне в те поры это очень обидно показалось, а Иван Тимофеич в сердцах-то меня кругом и обошел, точно темноты напустил. На бумаге кресты ставила… он бумагу принесет, а я крест поставлю. Только всего и было. А уж потом по бумаге-то пристав приехал…

Молоков (Белоносову). Ты будешь прокурором… (Другим тоном.) Господин прокурор, слышали?

Белоносов. Да, слышал… Подсудимая, как же вы решились ставить кресты на неизвестной вам бумаге?

Mарфа Лукинишна. А Иван Тимофеич письмо мне читал, голубчик, будто от Тихона Кондратьича письмо и в письме, чтобы я прииски сдала Ивану Тимофеичу в аренд. Все на бумаге было прописано…

Молоков. А не читал он тебе на бумаге, что ты самая и есть лишенная ума?

Марфа Лукинишна. Нет, не упомню… этого как будто не было в бумаге. (Заметив грозный взгляд мужа, торопливо прибавляет.) А может, и было… запамятовала я, родимой мой!..

Молоков. Господин прокурор, вот видите, какое дерева смолевое эта самая дама? Она меня нищим сделала… Два лучших прииска в аренду Ивану Тимофеичу отдала да векселей ему написала, — все имущество и порешила. Это как?